Сергей Снегов (1910-1994)
Сергей Александрович Снегов (настоящее имя - Сергей Александрович Козерюк, позже по паспорту Сергей Иосифович Штейн) родился в Одессе 5 августа 1910 года. Его отец Козырюк Александр Исидорович, полугрек-полунемец, большевик-подпольщик, а в 20-е годы - заместитель начальника Ростовского ЧК, оставил семью, когда будущий писатель был ещё маленьким. Его мать, Зинаида Сергеевна, вторично вышла замуж за одесского журналиста Иосифа Штейна, который сыграл в судьбе Серёжи огромную роль. Именно он настоял на том, чтобы мальчик, в своё время исключённый из второго класса гимназии, в 12 лет стал шестиклассником рабочей школы. Однако время и судьба подкинули юному одесситу поразительные выверты: школа надоела, и, выкрав документы, он поступает в одесский физхим на физический факультет. Но физика соседствует в его сердце с философией, его теоретические работы привлекают к себе внимание, и в 21 год специальным приказом наркома просвещения Украины, продолжая учиться на физфаке, он назначается на должность доцента кафедры философии. Перед ним открываются блестящие перспективы, но... При проверке в его лекциях обнаружено отступление от норм марксизма-ленинизма.
Философию приходится оставить. Остаётся физика. Будущий писатель переехал в Ленинград, работал инженером на заводе "Пирометр". Но в 1936 году его арестовали и отправили в Москву. Готовилось новое большое дело: три друга, три молодых и очень перспективных учёных, дети видных и разных родителей (революционер с дореволюционным стажем, известный меньшевик, соратник Дана, и один из лидеров партии правых эсеров) соединились для того, чтобы разрушить власть, которая дала им путёвку в жизнь. Один из обвиняемых сломался, впоследствии сошёл с ума и умер в лагерях. С другим будущий писатель был почти не знаком. И, возможно, всех троих спасло то, что Сергей Снегов так и прошёл отказником, не наговорил на себя, хотя - редчайший случай - провёл в камерах Лубянки 9 месяцев. Но, так или иначе, открытого процесса не получилось. И в 1937 году, получив по решению Высшей Военной Коллегии Верховного Суда СССР (прокурор - Вышинский, судья - Никитченко, будущий главный советский судья на Нюрнбергском процессе) 10 лет лагерей, Снегов отправился по кругам ада: Бутырки, Лефортово, Соловки, Норильск... О своём детстве и молодости он рассказал в автобиографических произведениях, многие из которых до сих пор не напечатаны.
В 1952 году в Норильске он знакомится со своей второй женой, приехавшей в Заполярье с мужем, военным финансистом, которого, впрочем, она оставила вскоре после приезда. За связь с ссыльным молодую девушку (она была младше Снегова на 17 лет) исключили из комсомола, выгнали с работы; в управлении НКВД ей предлагали отдельное жильё, которого офицеры ждали по нескольку лет, только для того, чтобы заставить её уйти от человека, которого она полюбила. Но Галя стояла насмерть. Между тем в Норильске происходила чистка: после уже подготовленного процесса врачей-убийц город собирался принять евреев, высланных из столиц. Чтобы очистить место, ссыльных, заведя новое дело, либо расстреливали, либо давали новые сроки и готовили к отправке в лагеря на побережье Ледовитого океана и на острова в Белом море, что фактически тоже являлось казнью, только медленной. Снегова должны были отправить на Белое море. Узнав об этом, Галя настояла на официальном браке, хотя в той ситуации это было равнозначно смертному приговору, поскольку она автоматически становилась членом семьи врага народа. Однако через три месяца после их росписи умирает Сталин...
Примерно в это время стало ясно, что из трёх дорог, которые открывались перед разносторонне одарённым юношей, осталась только одна - писательская. Дело в том, что одну из его научных работ, посвящённую процессу производства тяжёлой воды, главный инженер Норильского металлургического комбината Логинов увёз в Москву, и она попала на стол Мамулову, заместителю Берии, курировавшему ГУЛАГ. Интерес врага народа к запретной теме вызвал у бдительного чекиста подозрение, что всё это делается для того, чтобы передать секреты Советского Союза Трумэну. И, вернувшись из командировки, главный инженер вызвал к себе писателя, запер дверь кабинета и сказал: "Пей, сколько влезет, баб люби, сколько сможешь, но науку оставь. Пусть они о тебе забудут. Я сам скажу, когда можно будет вернуться". И он сказал, только разрешение это запоздало - к тому времени дальнейшая дорога была определена: литература.
Но и литературная судьба Снегова не была гладкой. Если даже в силу обстоятельств он не всегда мог говорить правду (в его семье было уже двое маленьких детей), то он и никогда не лгал. Если можно было молчать, он молчал; когда молчать было нельзя, он говорил правду. Его вызывали в обком и Комитет Государственной Безопасности, предлагая подписать письма, осуждающие Пастернака и Даниэля и Синявского - он отказался. К тому же в одной из его первых повестей "Иди до конца" есть сцена, где герой слушает "Страсти по Матфею" Баха и размышляет о Христе. Профессор Боннского университета Барбара Боде в своём ежегодном обзоре советской литературы, среди других авторов разбирая и Снегова, имея в виду эту сцену, заявила, что русские реабилитируют Христа. Литературка ответила "подвалом" "Проверь оружие, боец". На очередную реплику Боде эта же газета разразилась разгромной статьёй "Опекунша из ФРГ". Снегов попал в "чёрные" списки. Его перестали печатать. Не от хорошей жизни писатель, по-прежнему не желающий лгать, ушёл в фантастику. Его первый роман "Люди как боги" отвергли подряд четыре издательства. И всё же именно фантастика, переведённая впоследствии на 10, если не больше, языков, принесла писателю известность, далеко выходящую за пределы его страны.
